— Можешь рассказать подробнее о задаче, в ходе которой получил ранение?
— Задача нашей группы заключалась в том, чтобы устроить засаду пехоте ВСУ.
Мы взяли необходимую маскировку, вооружение, средства связи, плюс сами были в тяжёлой экипировке, а дойти до точки, куда собирались залечь, предстояло больше километра выкошенных до полей и постоянно просматриваемых с неба лесополос.
Но группа ВСУ, вероятно, готовилась к тому же, выбрав для движения это же самое время. Произошла стычка — разведка боем. Мы не растерялись: уверенно заняли круговую оборону в посадке, стали простреливать поля и отработали по неприятелю «Шмелями» (одноразовыми гранатомётами). Все наши парни получили ранения, но остались живы. Начали отходить. На отходе было сложнее всего: подключились вражеские FPV-дроны, танк, а от огневой атаки танка нет никакой возможности увернуться — получил ранения. Жгутанулся, на адреналине перестал чувствовать боль. Нам удалось отойти. И выйти.
— А помнишь свой первый боевой выход?
— Первый выход был самой простой из всех задач, что когда-либо у меня были: нужно было встать в активную оборону. Интересно вспоминать теперь, что когда ехал на неё, — был настроен позитивно, заряжен энергией... Ещё не до конца понимал, что такое война.
— Сколько всего было ранений, контузий за время службы?
— 2 ранения, 3 контузии. Один раз возле ног упал ВОГ с птицы, была лёгкая контузия, остался работать дальше. Потом от прилёта 155 калибра. Третья — от танка.
— Сейчас положительный прогноз? Как оправился от прошлых травм?
— Поживем — увидим. А так — после первого ранения тяжелее стало на задачах бегать, но со временем привык.
— Что скажешь о своей боевой подготовке? Выделил бы какие-то моменты?
— Сейчас времени на какую-то дополнительную подготовку нет, кроме моральной, — тут задача за задачей. Но в начале службы, кроме полигона, у меня было 3 месяца снайперских учений, ещё месяц летал на БПЛА. Кроме этого, все в нашем подразделении имеют хорошие навыки тактической медицины, без этого на войне нельзя. У сослуживцев, прошедших войну в Сирии, Африке, тоже опыт перенимаем. Ну и знаешь что ещё: нас учат абсолютной собранности — у тебя есть задача, больше у тебя ничего нет. Отключаешься от всего остального.
— Какой опыт считаешь самым ценным?
— Навыки маскировки и тактику передвижения.
— Повлияло на твой путь спортивное прошлое?
— Физическая подготовка влияет на выносливость. В спорте раньше показывал хорошие результаты, поэтому здесь предлагали работать инструктором по физподготовке. Но я не пошёл. Решил — пацанов не брошу, до конца работать будем.
— Какой средний возраст в вашем коллективе?
— Средний возраст где-то 30 лет. В основном от 23 до 35 парни работают. Самые молодые у нас в БПЛА, это 18-21 год, так сложилось.
— Что важно в совместной работе?
— Стараемся беречь друг друга.
Потому что мы как двигатель — в общей задаче всегда есть и индивидуальные: если хоть один выпадает из процесса, это напрямую влияет на результат задачи и время, отведённое на неё.
— Часто приходилось вытаскивать своих?
— Не раз. Как-то на выходе парни наступили на «паутинку»: леска белая, снег белый, её не было видно. Двое — 300, тяжёлые. Холодно, от потери крови их начало знобить — укутали своей одеждой, уложили в спальники и вчетвером тащили на себе 6 часов, так как машину эвакуации сразу закидал противник. Чтобы спасти раненных, пришлось отжать у союзников квадроцикл — ничего больше не оставалось, ребята вытекали. Квадроцикл мы потом вернули, конечно.
— Есть рост в количестве БПЛА противника? Сложнее стало работать?
— Зависит от направления: где-то их меньше, где-то больше. Понятно, что чем больше — тем сложнее. Противник очень быстро работает в небе: много дронов-разведчиков — они же и корректировщики артиллерии, много камикадзе — ударников. Сейчас больше дронов стало и у нас: основной ущерб враг несёт благодаря нашей работе с воздуха. Но дроны, как и любая техника, — быстро расходуемый материал. И если у ребят не хватает тех же «Мавиков» — чтобы помочь пехоте, артиллерии, доставить раненым медицину или запасы, — приходится как-то обходиться без них.
— Брали пленных?
— Один кадр как-то заблудился: был контужен и сам к нам пришёл — без оружия, без всего. Передали его потом в военную полицию. А когда взяли пленных, работая в одном населённом пункте, и мой товарищ повёл их к точке эвакуации — прилетела вражеская «Баба яга», сбросила противотанковую мину. Пленные, увы, погибли, а мой товарищ с 17 осколками в теле дошёл до эвакуации... Его жизнь тогда спас жетон — на нём осталась вмятина.
— Страх за жизнь остаётся в сложных моментах?
— Страшно, когда в товарищей прилетает. Когда в тебя — нет, даже боль не всегда чувствуешь. Уже потом, после задачи, есть возможность пережевать мысли. Обсудить, разобрать с парнями, если кто-то в чём-то ошибся.
— Что является точкой опоры лично для тебя?
— Есть вера в Бога, есть поддержка от своих пацанов, и всё — вы идёте вперед, прикрывая друг друга.
— Было ещё что-то, что согревало душу?
— Когда всё утихает часа на 2-3. Случаются такие моменты — можно спокойно попить чай и немного поговорить с товарищами. Но всегда при этом кто-то стоит на дежурстве, конечно.
— Веришь в какие-то приметы на войне?
— Из наших почти никто не бреется перед боем или выходом на задачу — считается, что не стоит. И ещё никогда не оставляем себе вещи погибших товарищей — отдаём всё их родным.
— Была возможность поддерживать связь с близкими? Скучал?
— Все общаются с близкими по возможности и, конечно, все очень скучают.
— О чем мечтаешь сейчас, кроме победы?
— Хочется уже тихой и спокойной жизни, завести семью.
— Что изменилось во взглядах, в привычках?
— Вне зоны боевых действий вообще перестаешь обычные проблемы считать за проблемы — на гражданке, оказывается, всё так просто. А из привычек остаётся одна: постоянно проверять и анализировать обстановку вокруг — прокручиваешь в голове миллион вариантов развития событий и как в этом случае действовать.
